Странное дело, но более всего беспокоило меня не состояние Адальгис, и не незваные ночные гости, а то, что, что конец песенки так и остался неведом».
Глава V
Платья и саваны
Обитатели замка пробуждаются с первыми лучами солнца, и, вознося хвалу Предвечному Свету и Всеблагой Деве-Матери, принимаются за труды праведные. Ранее других, еще затемно, просыпаются истопники – самые уважаемые из замковой челяди. Потом приходит черед повара да поварят, а там уж и все прочие с великим усердием приступают к исполнению ежедневных многотрудных обязанностей.
Утренняя жизнь гостеприимного Рогельтена осталась Астейн тогда неведома, ибо животворный сон раскрыл призрачные врата слишком поздно. В момент пробуждения определить хотя бы приблизительно время суток возможным не представлялось: затянутое кожей и плотно заткнутое для тепла мхом меленькое узкое оконце света не пропускало.
Открыв глаза, она не сразу осознала, где находится. Осознав же, вознамерилась подняться, но была остановлена звонким голосом:
– Вы уже проснулись! – Румяная Гертруд заботливо, но решительно затолкала гостью назад, на широкое ложе. – Госпожа Урсула велела вас не будить, пока сами не проснетесь. В дороге вы потеряли много сил. Считайте, что вы больны, а сон, как известно, лучший лекарь. Сейчас позову госпожу: она ждет не дождется вас завтраком кормить.
– Гертруд, это вовсе не обязательно, – голос «больной» звучал медленно и лениво. – Я сама вполне могу с этим справиться.
Слова тягучими каплями упали в пустоту – Гертруд уже успела раствориться в сумраке коридора. Чрезмерная озабоченность родственников ее состоянием не вызывала в душе великого ликования, но все же, с участью своей вполне смирившись, Астейн натянула одеяло до самого подбородка и приказала телу расслабиться.
Урсула мятежным вихрем ворвалась в комнату и радостно провозгласила, словно отвечая на не заданный вопрос, что колокол городского храма возвестил о наступлении полудня. Следом вошла Гертруд. Девушка внесла широкую плетеную корзину с хлебом, сыром и яблоками, и кувшин с водой. Астейн принялись кормить четыре ловкие заботливые руки. Все попытки напомнить, что она вовсе не больна, остались проигнорированными.
Урсула любила заботиться о людях близких и всегда первая оказывалась у постели больных братьев и сестер. Как правило, ее хлопоты не слишком помогали, но близкие безропотно сносили сестринскую заботу. Разумеется, почти что осиротевшая Астейн, оказавшаяся в ее полном распоряжении, могла рассматриваться не иначе как подарок Предвечного Света.
Урсула не стала скрывать от кузины состояние Адальгис: девочка действительно слышала порой вещи самые необычайные. Иногда это шаги или дыхание, иногда голоса людей, которых нет рядом. Ингерн просила не распространяться об этом, справедливо полагая, что все сочтут ребенка безумным. Однако, Урсула точно знала – младшая сестра абсолютно нормальна и приходили ей звуки из иного мира не просто так. Так недавно девочка проснулась в слезах и сказала, что слышала голос незнакомой девушки, что молила о помощи, а после отбивалась от какого-то чудища. На следующее утро все узнали об исчезновении очередной несчастной на болотах. В последнее время Адальгис все чаще слышала голоса, и приходили они из самого сердца топи, из проклятой обители. Там замышлялось великое зло. Потому таланту девочки следовало бы уделить повышенное внимание, а не прятать его, боясь дурной молвы.
Ингерн внушила младшей дочери, будто та больна и просила помалкивать о «плохих снах». Если раньше Адальгис обо всем услышанном спешила рассказать взрослым, то теперь все больше молчала, страшась материнского гнева.
После завтрака необходимо было решить вопрос с одеждой: то в чем несостоявшаяся монахиня сюда явилась, находилось, по мнению родственников, за гранью приличий. Произнеся молитву и заручась поддержкой Девы-Матери, Урсула и Гертруд взялись за работу.
Дело изначально показалось несложным. Увы, вскоре оно, преподнесло массу неожиданностей. Примерка старых платьев кузины лишний раз убедила Астейн в несовершенстве собственной фигуры и жестокости богов: долы и холмы не совпали с представлениями Урсулы о должном их расположении на девичьем теле. Вскоре все убедились – просто перешить имеющуюся одежду не получится. Платья придется шить. Вот тогда Урсула и заговорила про свою бывшую кормилицу, а ныне местную портниху Хельгу, к которой они обязаны всенепременно отправиться. С прялкой, ниткой и иголкой дочь Эрхарда Смелого не дружила.
Это полностью совпадало с желанием Астейн – сходить в город и посмотреть храм, чья мощная башня впечатлила ее накануне. К тому же, необходимость продержаться в этом доме как можно дольше при отсутствии видимых перспектив требовала демонстрации устремлений к делам богоугодным.
Жрец-полуэльф отнесся к идее увидеть храм очень странно. В его голосе сквозило раздражение, а тонкие губы дрогнули, едва не явив на свет презрительную ухмылку, как только он заслышал о планах девушек. Без меры удивленная подобным отношением к самому святому месту города со стороны служителя Предвечного Света, Астейн все же не стала задавать вопросов, сделав вид, что ничего не заметила. Урсула позже пояснила, что жрец из замка недолюбливает городского жреца и наоборот. «Борьба за души», – смеясь, пожала плечами кузина, давая понять Астейн, как мало та знает о нравах Верхних земель!
Как оказалось, граф уже уехал в город вместе с сыновьями. Вряд ли графиня Ингерн отпустила бы их – девушкам из замка не пристало расхаживать без дела по городу. Внезапно полуэльф Каснар сменил гнев на милость, и сообщил, что ему необходимо в Унторф по личным надобностям, а потому он согласен сопроводить скучающих девиц. Девушка кое-как смастерили из нескольких старых платьев Урсулы нечто более и менее приличное. Потом для верности завернули Астейн еще в пару шерстяных накидок. И, наконец, отправились в недолгое, и как наивно полагали, приятное путешествие.
Если бы только Астейн догадывалась какие напасти уготовил быстролётный день, то ни за что не ступила бы за порог скудно обставленной, но зато абсолютно безопасной комнаты.
* * *
День выдался пасмурным. Рваные грязно-серые облака медленно ползли по низкому небу. Холодный ветер проникал под одежду, будто эхом отдаваясь зябкой дрожью. В стылом воздухе растекался запах сырой земли и опавших листьев. Из-за ночного дождя дороги развезло еще больше, чем накануне, а потому девушки предпочли идти по обочине, а не месить дорожную гряз.
– Вы всегда в город пешком ходите? – несколько удивилась Астейн.
– До захвата Норхейма такого не было. А когда отец потерял торговлю, все стало на перечет – и кони, и люди, – грустно отозвалась Урсула.
– По нынешним временам аристократы порой похуже некторых купцов, – добавил Каснар. – Народ здесь бедный и стоптивый – налоги почти не платит. Предвечный Свет испытывает нас.
Благо путь был близкий: гостеприимно распахнутые навстречу купцам, паломникам и хуторянам восточные ворота города проступили сквозь легкую туманную дымку, едва они начали спускаться с холма.
Миновав высокий земляной вал и двойной деревянный частокола, девицы в сопровождении жреца ступили на площадь, зажатую со всех сторон амбарами и мастерскими, где Каснар распрощался с ними, сославшись на дела и посоветовав выказывать крайнюю осторожность и долго не задерживаться. Урсула и Астейн остались без провожатого, если не считать служанку. Впрочем, бояться было особенно нечего – страх перед грозным графом и карой Предвечного Света никому не позволил бы причинить вред членам его семьи.
Унторф, рядом с которым по хозяйски расположился замок Рогельтен, сильно уступал в размерах своему старшему северному брату Норхейму. В незапамятные времена здесь мирно уживались две общины. Они медленно, но верно богатели за счет купцов, частенько проходивших из земель нордеров на юг и обратно. Постепенно, две общины слились в одну, и образовался городок – северный оплот Верхнеземья. Кто знает, как бы сложилась судьба Нордмарка, если бы Анлауд II, правитель во всех отношениях достойный, не повел свои дружины на север. Юный король, а ему на ту пору еще и девятнадцати не исполнилось, продвинуться в глубь северных земель так и не смог, но приграничные области все же занял, а вместе с новыми территориями достался ему и шумный торговый Норхейм, некогда город свобоный, не знавший королевской власти. Мудрецы поговаривали, что своим Анлауд II этот город никогда не считал, а возможно и не верил, что долго удастся удерживать его в составе королевства. По этим ли причинам, или по каким другим, но торговля в Норхейме начала хиреть. Король в те дни основал замок Рогельтен, призванный стать прочным звеном в цепи подобных крепостей вдоль неспокойных границ Верхних земель. Анлауд препоручил своему верному вассалу Эрхарду Смелому, тогда еще молодому и деятельному, наладить в Унторфе торговлю. Король надеялся, что с течением времени этот город затмит Норхейм.
